— В хорошем мире нет хорошей музыки. Воздух в хорошем мире не колеблется.
— Вот как?
— Видели фильм, где Уоррен Битти играл пианиста из ночного клуба?
— Нет, не видел.
— А Элизабет Тэйлор приходит в этот клуб, вся такая бедная и трагичная.
— А-а.
— Так вот, Уоррен Битти спрашивает Элизабет Тэйлор, что ей сыграть?
— Ну и как, — спросил я, — что-нибудь заказала?
— Не помню. Фильм очень старый. — Сверкая кольцами, она пила виски с содовой. — Нет, только не на заказ. Жуткое настроение. Как с книгой, взятой в библиотеке, — не успеешь начать, а уже думаешь о концовке.
Она взяла сигарету, я чиркнул спичкой.
— Итак, — сказала она, — мы говорили о сильно похожем на вас человеке.
— Как вы его убили?
— Засунула в пчелиный улей.
— Врете.
— Вру, — созналась она. Вместо вздоха я отхлебнул виски.
— Разумеется, убийство не противозаконное, — сказала она. — И при этом — не нравственное.
— Не противозаконное, не нравственное... — Настроения не было. Я попробовал все это обобщить. — Но убили же его вы?
— Да, — весело согласилась она. — Очень похожего на вас человека.
Группа заиграла мелодию. Такую старую, что я даже не смог вспомнить названия.
— Потребовалось меньше пяти секунд, — продолжала она, — чтобы убить.
Повисла тишина. Казалось, моя новая знакомая этой тишиной наслаждается.
— Приходилось думать о свободе? — спросила она
— Иногда. А почему вас это интересует?
— Можете нарисовать маргаритку?
— Пожалуй... Совсем как тест на интеллект?
— Близко к тому. — И она рассмеялась.
— Ну и как, я прошел?
— Да, — ответила она.
— Спасибо.
Группа заиграла «Огонек светлячка».
— Без пяти двенадцать, — взглянув на золотые часики в кулоне, сказала она. — Я очень люблю эту мелодию, а вы?
— Мне больше нравится «Мой дом на перевале». Всякие козочки, бизоны.
Она еще раз весело рассмеялась.
— Было приятно с вами поговорить. До свидания.
— До свидания, — попрощался и я.
Для экономии воздуха выключили ручные фонари, и вокруг все поглотил мрак. Никто не говорил. Лишь звенели в темноте капли, падавшие с потолка раз в пять секунд.
— Старайтесь не дышать. Воздуха осталось мало, — сказал пожилой шахтер. Тихо сказал. Но порода над головами все равно просела.
Шахтеры сгрудились в темноте, напрягли слух, ожидая услышать хоть что-нибудь. Стук кирки, звук жизни.
Они ждали так уже несколько часов. Мрак постепенно растворял реальность. Казалось, что все это произошло давным-давно в какой-то далекой стране — или же произойдет в будущем, в неком далеком мире.
Старайтесь не дышать. Воздуха осталось мало.
Снаружи люди, разумеется, продолжали рыть тоннель. Ну чем не сцена из фильма?
Март 1981 г.
Эй, привет!
Сегодня сходил в местный зоопарк посмотреть кенгуру. Зоопарк небольшой, но в нем собраны всякие животные, от гориллы до слона. Хотя если ты поклонница ламы или муравьеда, лучше туда не ходить. В том зоопарке нет ни ламы, ни муравьеда. Нет также косуль и гиен. Нет даже леопарда.
Зато вместо них есть четыре кенгуру.
Один из них — детеныш, родился пару месяцев назад. Один самец и две самки. Как распределяются роли в их семье, даже представить себе не могу.
Каждый раз, когда я смотрю на кенгуру, меня мучает странный вопрос: каково им в их шкуре? Зачем они скачут по этой дурацкой Австралии? Зачем их убивает неуклюжий обрубок — бумеранг?
Мне это неведомо.
Но это ладно. Не проблема — пустяки.
Как бы там ни было, наблюдая за кенгуру, я решил послать тебе письмо.
Ты вполне можешь удивиться, почему при обозрении кенгуру у меня возникло желание послать письмо. И, в конце концов, какая между мною и кенгуру связь. Но ты даже не думай об этом. Пустяки.
Кенгуру — это кенгуру, а ты — это ты.
Вот что это значит.
Между тобой и кенгуру существуют тридцать шесть еле заметных ступеней, преодолевая которые в определенном порядке, я добрался до тебя. Только и всего. Думаю, ты вряд ли поймешь, если я начну разъяснять тебе все эти ступени, тем более что я сам помню их весьма смутно.
Их же целых 36!
Ошибись я хоть на одной, не видать тебе этого письма. Я мог бы, к примеру, запрыгнуть на спину огромного кашалота где-нибудь в морях Антарктиды. А то и поджечь табачную лавку по соседству.
Однако, увлекаемый тридцатью шестью случайными наслоениями, я отправляю тебе письмо.
Странно, да?
О'кей, начну с того, что представлюсь.
Мне двадцать шесть. Работаю в отделе контроля товаров в универмаге. Это, как ты можешь легко себе представить, жутко скучная работа. Первым делом мы проверяем, нет ли проблем с товарами, которые решил приобрести отдел закупок. Это необходимо для предотвращения «нежелательного сближения» отдела закупок с отдельными производителями. На самом деле — сплошная халтура: судача на разные темы, нужно просто потянуть кожу на обуви или съесть несколько печенюшек... Что-то вроде того. Это и есть контроль товаров. Кроме того, на нас возложена еще одна работа — разбор жалоб покупателей. Например, едва купленные чулки одновременно пустили стрелы, или заводной мишка перестал работать после первого же падения на пол, бросили в стирку халат а он сел на четверть. В таком вот духе.
Тебе вряд ли известно, но таких жалоб до чертиков много. Так много, что четверо работников едва успевают их разгребать. Попадаются среди них справедливые, но немало и нелепых. При этом разобраться порой бывает трудно как с одними, так и с другими.
Мы для удобства делим их на три категории — «А», «Б», «В». В центре комнаты стоят три большие коробки, куда мы сортируем письма. И называется этот процесс «трехступенчатой оценкой разумности». Но это, конечно, производственная шутка. Не обращай внимания.